«Ребенком мне было тошно постоянно слышать имя моей матери» - Пратик Баббар
сентябрь 2008
Встреча лицом к лицу с Пратиком Баббаром походит на фильм Девида Линча или какое-то схожее очень странное ощущение. Ситуация абсурдна и похожа на сон, где все высказывания, как правило, не связаны между собой, запутаны и совершенно неожиданны. И, поскольку главная мысль повествования отсутствует, каждый миг можно ожидать какого-нибудь сюрприза – именно так и происходит наше общение. Кто-то, с кем я делилась своими впечатлениями о Пратике, предупредил меня: "Только не изображай его, как слишком сложного и мрачного человека. Покажи его в положительном свете".
То, чего я так и не поняла за эти годы – почему мы так боимся сложности, ведь именно это и есть то, что делает из нас личность. Можно не знать простых вещей, когда твоя жизнь состояла из крайностей, как у Пратика. Почему мы так боимся серой стороны человеческого характера и желаем, чтобы все выглядели словно Мэри Поппинс или какой-то другой однобокий счастливый персонаж из сказки. Мне, например, по нраву темные и сложные персонажи.
А Пратик и вправду весьма непрост. Он совершенно не похож на типичного дебютанта, с которым вы можете случайно столкнуться. Он вынашивает надежды стать рок-звездой, хотя в прошлом у него ничего из этого не вышло. Как он сам говорит, длинные волосы в его дебютной роли брата-задиры Женелии в крупном хите года Jaane Tu Ya Jaane Na были данью Бобу Марли. Пратик восхищается рок-легендами, такими как ACDC, Джим Моррисон, Перл Джам, Брюс Спрингстин и другими.
Но несмотря на всю эту музыкоманию, у него даже нет простого айпода. Его переполняют эмоции по поводу всего этого возросшего интереса к его жизни – но эмоции не скромного удовлетворения, а скорее раздражения, поскольку ему приходится отвечать на миллион звонков от журналистов ежедневно самому, без помощи секретаря. Его любимая фраза «Мне все равно», будь то его костюм для фото-съемки или опасения, узнают ли его в темных очках на фотографии.
И пока он снова заводит это свое «Мне все равно», я вдруг понимаю, что на самом деле ему совсем не все равно. Эта фраза – не что иное, как защитная реакция, попытка помешать людям увидеть его истинное нутро. Потомок легендарной актрисы Смиты Патиль, умершей со своим новорожденным на груди, Пратик воспитывался дедушкой и бабушкой по материнской линии; тогда как его отец Радж Баббар вернулся к своей первой жене, Надире. Сказать, что жестокая судьба оставила отпечаток на характере Пратика – значит вообще ничего не сказать. То, как сложилась его жизнь сделало его очень чувствительным.
Но в случае с Пратиком, как говаривал Валет в «Темном Рыцаре», «то, что нас не убивает, то делает нас сильнее». Несмотря на то, что он – крутой парень с непробиваемым внешним видом, чувствуется, что некоторые раны все еще свежи. В одну секунду в его глазах пустота и отчуждение, но уже в следующую они открыты, словно море. И тогда кажется, что ты видишь в них саму жизнь во всей ее ранимости.
В начале интервью с этим эмоциональным молодым актером я задаю вопрос, не дающий мне покоя: серьезны ли его намерения остаться в Болливуде или для него это просто перевалочный пункт, пока он не разберется, что делать дальше? "Ну, конечно, я заинтересован в долгосрочной карьере, если дела пойдут хорошо", - отвечает он. "Но для меня это не болливудский Болливуд. Типа песни-пляски и все такое. То, каким его вижу я – это часть серьезного кино, это сильные фильмы с интересным сюжетом. Именно это привлекает меня. Меня приводит в восторг перспектива возможности побыть другим человеком, как бы влезть в чью-то шкуру на время. Все остальное – шелуха. Моя мать раскрыла себя в высокохудожественном кино и снялась в очень насыщенных ролях. Именно здесь она создала для себя особую нишу. Мне бы тоже хотелось делать что-то подобное, и, если я хорош, возможно, я тоже найду свое место. По моему, самая лучшая карьера – это та, которая соответствует твоим личным пристрастиям".
Будучи "блудным сыном" Смиты Патиль, ему, вероятно, было не избежать актерства. В конце концов, это гены. Или у него был какой-то другой план? "Конечно, был. Я совсем не был уверен, хочу ли я сниматься в кино", - замечает Пратик. "На самом деле, до недавнего времени я никогда особо и не хотел быть актером." Я интересуюсь, почему. "Потому что я терпеть не могу весь этот гламур и шелуху – важные составляющие Болливуда. Меня это никогда не интересовало. В эти ловушки попадает большинство актеров – осознанно или бессознательно, - а я не желал себе подобной участи", - говорит он как настоящий нон-конформист. "Но, видимо, моя судьба заскучала и решила все перевернуть – и вот я тут."
Появление Пратика в кино произошло скорее волей случая. Он работал с гуру в области рекламы Прахладом Каккаром, от которого, как он признается, и перенял некое безумство, как черту характера. Именно когда он работал в качестве ассистеста по производству, ему выпал шанс сняться в кино. Пратик добавляет: “Я уже поработал над парой рекламных роликов. И тут мне предложили ту самую роль в Jaane Tu..., потом я прошел кино-пробы, ну и в общем все.”
Он заполучил свой дебют необычным способом, но когда все-таки подписал контракт, не было ли у него опасений по поводу того, что он играет параллельную роль вместо того, чтобы быть главным героем? “Я вообще понятия не имел, кого мне предстоит играть”, - откровенно отвечает Пратик. "Я не знал, что именно должен делать в фильме, не знал, что звезда – Имран, да и вообще я понятия не имел, у кого роль главнее. Я просто подумал – о, так мы все вместе в этом фильме, мы команда актеров.”
В итоге фильм выходит на экраны, становится огромным хитом, и Имрану достается самая большая доля внимания. Переоценивая ситуацию, не думает ли он, что было бы куда лучще получить отдельный дебют и заработать всецело собственную славу? “Конечно. Когда я размышляю над этим теперь, то понимаю, что смог бы пробить себе и соло-дебют. Вообще-то, мне поступали предложения, но тогда казалось, что мой час еще не настал. Мне было 20, когда начали поступать предложения сняться в кино. Мне казалось, что я еще слишком молод. Но что еще важнее – я был неподготовлен. От меня потребовалось бы пройти всякие курсы актерского мастерства, научиться драться, танцевать, ездить верхом, ну, короче, вся эта фигня.” Он произносит последнее слово, но затем поправляется: “Простите, не фигня, а необходимые навыки. Умом я понимал, что не готов, потому что никогда не делал ничего подобного. И я думал, что вероятно у меня еще много времени, чтобы подготовиться, когда я решу-таки сняться в фильме. В конце концов, другие актеры, такие как Абхишек, Ритик дебютировали в кино в возрасте... скольки? 25-ти? 26-ти лет?” – спрашивает он. “Так что, да, не снимись я в Jaane Tu..., я бы сделал какую-то более значимую роль. В то же время, меня не особо волновало то, что Имран окажется в центре внимания. Я решил, что сделаю свою часть работы, а дальше пусть зритель решает, насколько я компетентен как актер.”
Многие критики сошлись во мнении, что игра Пратика была такой необычной и выдающейся, что он заслуживал главной роли. Пусть не в Jaane Tu..., но в каком-нибудь другом фильме. Потому что в этой роли его талант был практически потрачен впустую. Очевидно, и сам Пратик теперь понимает, что это правда, потому что говорит: “Я больше не хочу сниматься во второстепенных ролях. Я хочу играть главных героев. Но да, если второстепенная роль насыщенна, и она по-настоящему выделяется, то я подумаю. Я сделаю исключение, если мне попадется второстепенная роль, требующая сложной актерской игры.”
Он только что подписал контракт с Мадхуром Бхандаркаром на участие в фильме Jail вместе с Нилом Нитином Мукешем. Но когда он говорит, что получал предложения сниматься в кино еще до своего дебюта, в это как-то сложно поверить. До того, как Jaane Tu... вышел на экраны, и люди начали узнавать Пратика, создавалось ощущение, что его вообще не существовало. Его дебют стал громом средь ясного неба. “Ну, да, я никогда об этом не думал”, - отвечает он уклончиво, игнорируя мое наблюдение. Я спрашиваю, сколько ему лет, и он произносит нараспев “Двадцать один.” Да уж, он действительно невероятно молод. Молод и дерзок, замечаю я, и Пратик мне вторит: “Вот именно. Я в том возрасте, когда все по плечу. Именно поэтому я думал, что у меня еще уйма времени войти в киноиндустрию. Я думал: пока молодой, веселись, отрывайся, делай, что хочешь. Ага. Так что, вот такие были мои планы на жизнь.”
Ну так что он сделал за свои 21 год жизни? “Учился, путешествовал и вообще много всего. В начале этого года я долен был ехать в Нью-Йорк на семинар по кино. Мы завершили съемки фильма в прошлом году, и я думал, что неплохо бы пройти курс актерского мастерства. Наверное, после выхода фильма у меня появилась эта мотивация отшлифовать кое-что. А в то же время...”, - он делает долгую паузу, “мне всегда хотелось стать певцом, рок-звездой. Секс, наркотики, рок-н-рол.” Ну, это мечта любого радикально настроенного двадцатилетки, замечаю я. Помню, у меня было множество друзей, мечтавших стать рокерами, а сейчас они обычные клерки – белые воротнички, работающие с 9-ти до 5-ти. “Нет, нет”, - уверенно настаивает Пратик, -“Пусть мне стукнет 40, но я исполню свою мечту. Я так явно представляю себя на сцене, с гитарой под аккомпанировку своей музыки; я выгляжу как Бог, и в зале полно роскошных женщин.”
Видимо, ему нравится женское внимание. “Блин, а кому не по кайфу женское внимание”, - нахально отвечает он. Так он тоже в команде Rock On!! раз уж он засветился на музыкальном релизе фильма? “Да не, но мне хотелось бы там быть.” Как истинному поклоннику рока, кажется ли ему музыка из Rock On!! действительно роком? “Ну, по крайней мере, это попытка сделать первый индийский роковый фильм. И мне нравится Фархан как режиссер. А Арджун Рампал, по-моему, единственный парень, способный потянуть роль и внешность настоящей рок-звезды”, - говорит он. “Так что, может, это и не уровень настоящих голливудских фильмов о рок-музыке, как, например, Rockstar или Almost Famous, но по крайней мере кто-то пытается сделать фильм на принципиально новую тему.”
Когда мы заводим разговор о детстве Пратика, он сообщает, что учился в школе Арья Мандир Видьялая, которая известна своими выдающимися выпускниками. А был ли он одаренным студентом? “Нет, я был обычным, средним учеником.” Он говорит, что его до сих пор беспокоят некоторые вещи, связанные с его детством. Можно предположить, что большинство из них имеют отношение к его матери. Я начинаю интересоваться, не кажется ли ему нереальным тот факт, что он сын Смиты Патиль, учитывая, что для него она всего лишь имя, а реального человека за этим именем он никогда не знал. “Нда...” – невнятно тянет он. “Я совсем не знал свою мать. Я знаю только то, что слышал о ней от других людей. Я знаю ее через их рассказы.” Его вырастили бабушка с дедушкой, и именно их он называет своей семьей. “Я до сих пор живу вместе с ними. Они – мои душа и сердце, и я их безумно люблю.”
В отличие от большинства детей, у которых тут же начинают сиять глаза при упоминании об их родителях, Пратик кажется странно отстраненным, когда речь заходит о Смите Патиль. Я спрашиваю, может, ему неудобно говорить о его матери? И он отвечает: “Нет, почему мне должно быть неудобно? Я надеюсь, что я так же симпатичен людям, как была симпатична и она.” Из того, что он слышал о ней от других людей, находит ли он общие черты характера между ней и самим собой? “Если бы моя мать была жива, то общей чертой между нами было бы то, что мы оба по сути очень простые люди. Никаких заморочек. Судя по тому, что я о ней слышал.”
Наверное, то, что он ее совсем не знал доставляет ему чувство утраты? Я ожидаю, что Пратик сейчас покивает головой в знак согласия, и уж точно не ожидаю того, что он говорит. Создается ощущение, что та защитная оболочка, в которой он держал свои эмоции трескается на глазах. Его слова – это бессознательный, неконтролируемый выплеск: “Знаете, ребенком мне было тошно постоянно слышать имя моей матери. Все вокруг только о ней и говорили. Каждый встречный-поперечный начинал рассуждать о Смите Патиль – какая она была, что она делала. А меня, блин, тошнило уже от всего этого. Ну и что с того, какая она была и что она делала – да на фиг мне все это? Я был всего лишь ребенком и думал – отвяжитесь вы все от меня, я вообще не знаю эту женщину!”
В его голосе чувствуется обида, и я спрашиваю его, в чем была истиная причина его злости – может, в том, что каждый раз, когда упоминалось имя Смиты, это в очередной раз напоминало ему о том, что ее нет? “Да”, - говорит он с тоном оправдания. “Наверное, так и было. Это напоминало о ее отсутствии.” А в каких он отношениях с отцом? Он ведь не жил с ним, так легко ли ему установить с ним родственные отношения? “Он же мой отец”, - говорит Пратик. “Я люблю его. Он классный мужик.” А он поддержал его решение войти в мир кино? “Конечно. Он всегда хотел, чтобы я стал актером. Он вообще хотел, чтобы я стал актером задолго до того, как я сам стал задумываться над этим. “
А он не хотел жить со своим отцом вместо дедушки и бабушки? Ну, когда-нибудь? “Это не от меня зависело,” – выразительно отвечает Пратик. “Это никогда не зависело от меня. После смерти матери меня передали на попечение моих дедушки и бабушки, и я привык к этому. И я всегда бы предпочел жить именно с ними. А почему бы и нет – они же такие чудесные люди. Старики вообще-то бывают такими милашками. По-моему, тот, у кого есть бабушка и дедушка – счастливчики. А то у некоторых и их нет, не говоря уже о родителях. Так что, мне повезло, что у меня было кому позаботиться обо мне.”
То, что необычное детство Пратика оставило свой отпечаток на нем не вызывает сомнений. Его странный экранный персонаж, пожалуй, не что иное, как продолжение его характера в реальной жизни. Очевидно, что этот парнишка прошел через особенные трудности во время своего взросления, и это отчетливо видно на экране. Говорят, ему даже пришлось лечиться от определенной зависимости и не раз. Когда я задаю ему вопрос о том эпизоде с наркотиками, он начинает скрытничать. Но я настаиваю, спрашивая, жил ли он той другой, запретной жизнью. “Я бы не хотел говорить об этом, иначе схлопочу пару оплеух от...” – он прерывается на полуслове. От бабушки и дедушки – подначиваю я его. “Нет, нет. От многих других людей. Так что, знаете что?” – говорит он философски, - “Если люди решили, что все знают, значит нет смысла что-то доказывать. Чего ради мне говорить об этом? Если вы меня спрашиваете, значит уже где-то слышали об этом. Значит, вероятно, это правда. Так зачем вообще меня спрашивать?” – он безэмоционально смотрит в потолок, словно бы придумывая, что сказать дальше. “Поймите, я не считаю наркотики преступлением. Так же как и секс – не преступление. И, раз уж на то пошло, быть геем – тоже не преступление.” Он делает затяжку облегченной “Мальборо” и добавляет: “Я вообще за то, чтобы гомосексуальные браки были легализованы.” И хотя он, по-моему, говорит на несвязанные между собой темы, по крайней мере кто-то делает общественно важное заявление в моем интервью. “Я не считаю измену преступлением, я не считаю, что приставать к женщинам преступление.” Когда я возражаю, говоря, что приставать к женщинам – преступление, он замечает: “И что же в этом преступного? Некоторые парни привлекательны и умеют соблазнять, они получают больше внимания, чем остальные. И они пользуются этим.” А сам-то он бабник? Я задаю вопрос с любопытством, и он улыбается: “Нет, я не бабник. Но то, что я хочу сказать: преступление – это убийство, но не секс, наркотики, гомосексуальность или...” Беготня за юбками – дополняю я. “Ну, блин, да,” – говорит он в своем очаровательном хиппи-стиле. “Твое тело – что хочешь, то и делай.”
Я любопытствую, с какими женщинами он встречался. У него кто-то есть сейчас, или он один? “На данный момент я свободен”, - без тени смущения говорит он. “С какими женщинами встречался? С простыми, милыми, с теми, с кем можно хорошо провести время. Это тот тип, который меня привлекает. Женщины, которые не стесняются своего тела и не помешаны на том, как они выглядят каждую секунду.”
Арчана Айтхал,
журнал Stardust
